В.Б.Кашкин. Функциональная типология (неопределенный артикль).)Воронеж, 2001.

Список источников   Библиографический список   Предисловие

Оглавление   Глава 7   Главная страница.

Заключение

 

 

Типология неопределенного артикля.

Полученные результаты подтвердили первоначальное предположение о том, что Н-артиклевая форма имени является семантическим комплексом, в котором соединяются смыслы, принадлежащие к различным универсальным континуумам (количественные, качественные, классификационно-множественные, информационно-прагматические). Функционально-семантический потенциал НА в универсальном общечеловеческом языке находит свою реализацию в разноуровневых средствах микрополя неопределенности конкретных языков. В конкретном высказывании этот потенциал выражается в рамках ГКК, центром которого является (или может являться) НА-форма имени.

Функциональные типы проявляются либо в явной, либо в скрытой грамматике конкретных языков, причем сам способ проявления не меняет существа типа. Форма НА, имеющаяся в конкретном языке, и набор ГКК, в которых она функционирует, соответствует некоторому участку универсального континуума. Этот набор, или функциональный потенциал формы, соотносится со стадией развития НА в данном языке. Как и в отношении форм презентного перфекта [Кашкин 1991: 70], можно расположить сопоставляемые языки на оси радиации значения неопределенности (Рис. 0.1, С.2). Как и для ПП, подобное изображение лишь в первом приближении показывает реальные соотношения НА-форм данных языков, что связано с комплексностью значения формы, его разложимостью на более частные атомарные компоненты, радиацию которых можно было бы проследить отдельно в различных континуумах. И атомарная, и континуальная модели НА находятся в отношении взаимной дополнительности.

Сопоставительный и типологический аспект рассмотрения языков показывает явную недостаточность оппозитивной теории грамматического значения и грамматических функций (имеются в виду привативные оппозиции, т.к. оппозиции эквиполентные уже не являются собственно оппозициями, а оппозиции градуальные – вообще contradictio in adjecto, завуалированный континуум). На материале более чем одного языка установить оппозитивные различия между дискретными грамматическими формами не представляется возможным. И формы, и оппозиции грамматических функций, и целые грамматические парадигмы и системы являются частями более общих межъязыковых единств: интегральных грамматических функциональных типов, грамматических семантических зон и континуумов.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рисунок 0.1. Конкретно-языковая реализация универсального функционально-семантического потенциала НА.

Модель грамматического континуума может быть представлена в двух основных видах: двухмерный континуум (и с большим количеством измерений) или концентрическая модель; и линейный континуум или скалярная модель [ср. Bazzanella 1991]. Радиация языкового явления от центра или градуальное его изменение дискретизируется конкретно-языковыми средствами, однако есть и ‘точки особой напряженности’, аттрактивные точки или зоны, которые отражаются в наиболее типичных (универсальных?) интегральных функциональных характеристиках. Минимальные функциональные смыслы, интегрируемые в функциональных типах, вероятно, универсальны.

Линейный континуум, или скалярная модель, также имеет два типа: градация признака от нуля до единицы, и от минус единицы до плюс единицы. Полярные точки скалярных континуумов (0 vs. 1 и – 1 vs. + 1) представляют собой основу для теоретических оппозитивных моделей привативного (отсутствие признака vs. наличие признака) и эквиполентного (непривативного, не-‘лишенного’) типа. Таким образом, континуальная модель вовсе не отрицает оппозиций, а включает их в свой состав. Реальность же языкового функционирования проявляет себя и как арена столкновения оппозиций, и как поле их градуального (если градации вообще выделимы не-условно) проявления.

Если линейная, скалярная модель более удобна для конкретноязыковых пар или троек билатеральных единиц (+А vs. ØA; ØA/НА/ОА) и для универсальных минимальных функций (контактность vs. неконтактность; нечеткость/вычленимость/определен-ность и т.п.), то концентрическая модель континуума более подходит для конкретноязыковых множеств билатеральных единиц (ФСП или микрополе) и универсальных грамматических зон или потенциалов (грамматических континуумов).

Оппозитивная и континуальная теория являются взаимодополнительными способами описания языковой действительности, и говорить о преимуществе той или другой возможно только в контексте конкретного материала и конкретных задач исследования. В ситуации языковых контрастов, как показывает материал данной работы, противопоставлять можно только сами языки, сами системы и – очень условно – грамматические средства. Более адекватное описание включает различные (и разноуровневые) средства в континуальную модель как варианты способов дискретизации континуума. Только полярные понятия (конструкты) могут в полной мере противопоставляться. Противопоставление же целых парадигм и языковых систем в целом входит в рамки понятия взаимной дополнительности (в понимании А.Потебни, В.фон Гумбольдта и Н.Бора).

Противостояние, контраст (contra-stare) языков, выявляющее универсальные и конкретноязыковые их особенности проявляется не только в рамках, в которых проводилось настоящее исследование. Фактически вся языковая деятельность человека и человечества осуществляет постоянный процесс противопоставления различных индивидуальных и социальных языковых систем. Как уже отмечалось, в ситуации языкового контраста оказывается в первую очередь не исследователь-профессионал, а наивный пользователь, осуществляющий либо выбор внутри одной системы (между подсистемами и индивидуальными системами), или устанавливающий сферу консенсуса (а консенсус и выбор – не оппозиция, выбор осуществляется на основе консенсуса) между двумя социальными языковыми системами. Результаты же этого выбора становятся основой для теоретических обобщений лингвистов [Кашкин 1998].

Уже приводились два примера ‘бытовой контрастивистики’, перевод и изучение иностранных языков. Первая из этих сфер предоставила материал для данного исследования, вторая же имплицитно присутствовала как ‘прагматическое оправдание’ самого существования подобных исследований. Далее следовало бы добавить и исторические контрасты разных состояний системы, и контрасты при ‘столкновении народов’ и ‘смешении языков’. Столкновение языков происходит и внутри одного индивида: по словам Щербы, каждый из нас многоязычен (это и билингвизм, и диалекты, и социолекты) [Щерба 1958(1925): 40-53]. Доводя принцип до крайности, можно сказать, что и ‘моноязычная’ коммуникация – это столкновение двух индивидуальных, в чем-то совершенно различных языков. И выбор индивидуальным говорящим в пределах поля возможных средств высказывания (возможных грамматических средств, более узко, в рамках настоящего исследования) – также ситуация контраста. Можно вполне уверенно предположить, что универсальный и конкретно-языковой компоненты языковых систем проявляют себя в каждом факте лингвистической деятельности человека, в каждом минимальном языковом процессе.

В отношении грамматического выбора данное утверждение, как хотелось бы надеяться, доказывается содержанием настоящей работы. В отношении других сфер можно попытаться теоретически исчислить возможности и случаи языкового противостояния как в отношении индивидуальных, так и в отношении социальных языков[1], наметив, так сказать, дальнейшие перспективы, с одной стороны, а с другой, представив материал данного исследования не отдельным блоком, а составляющей в пределах некоей общей парадигмы. Расчленив ‘поле определения’ универсального и конкретно-языкового в языковой деятельности человека и человечества, мы увидим другие сферы контраста и консенсуса между языковыми системами, где можно ожидать проявления аналогичных закономерностей, и где можно найти материал для исследования по универсальной функциональной грамматике. Отдавая себе отчет в том, что каждая из сфер межъязыковых контрастов представляет собой безграничное поле для исследования своей специфики и закономерностей функционирования, обратим внимание на то общее, что объединяет все контрасты, как межсистемные взаимодействия и взаимопереходы, и определим типы контрастов.

Не вдаваясь в подробности получения общей схемы, в том числе и опущения некоторых теоретически возможных классов, попытаемся предложить первичную, рабочую ее интерпретацию. Мы исходим из того, что язык является в первую очередь средством дискретизации континуума действительности, окружающей индивида (имеется в виду как конкретный индивид, так и совокупный субъект), а точнее, дискретным посредником между внешним и ментальным континуумами. Множественность возможных точек (точнее, консенсуальных сфер) соприкосновения – опосредования предопределяет и многообразие как языковых средств – посредников, так и систем таких средств, так и систем систем таких средств, то есть, в конечном итоге, и языков, как глобальных единств.

В процессе языковой деятельности многообразные средства, смежные по смыслу и/или по ситуации, вступают в конкуренцию и избираются пользователем языка из некоторого поля, континуума – в соответствии с определенной иерархией факторов выбора [Кашкин–Распопова 1990: 136-141; Kashkin 1998: 95-111]. Конкурируют, и совокупности, подсистемы средств, в конечном итоге – языковые системы. ‘Развернув’ свернутую бесконечность точки – языка (взятого глобально), можно сказать, что происходит взаимодействие двух языковых континуумов, вторичное опосредование: как внутри индивида при конкуренции двух грамматических средств – подсистем – диалектов – языков, так и при контакте двух индивидов, в том числе и совокупных (контрасты двух ‘социальных’ языков).

При вторичном опосредовании языки, контрастируя, сталкиваясь, ‘притираются’, подгоняются друг к другу, ищут общее поле контакта, консенсуса (в терминологии У.Матураны). Так, даже в обычном разговоре хороший собеседник старается употреблять понятные или приятные другому собеседнику слова и обороты. Двое говорящих на разных диалектах или социолектах индивидов стремятся к некоторому  общему койне. Вероятно, и в разговоре (внутреннем) с самим собой можно наблюдать нечто подобное, если следовать концепции множественности личности. Вышесказанное справедливо для контактного, статического (точнее, взятого безотносительно к динамике) контраста.

Для динамического же контраста ‘точка’ вторичного опосредования разворачивается в поэтапный путь перехода от одного состояния системы к другому, от одной системы – к другой. Это и исторический переход от одного состояния системы языка к другому (se’), и поэтапное формирование в сознании обучающегося индивида второго языка (sid’), и другие подобные процессы.

 

 

	внутриязыковые контрасты					межъязыковые контрасты
контактные контрасты		ie	se	ise		isd		id	sd
динамические контрасты		ie’	se’	ise’	sie’	isd’	sid’	id’	sd’
ie (in  « in) – моноязычная коммуникация: подстройка под собеседника; se (sn « sn) – диалекты и социолекты: настройка на общее койне; id (in «  im) – коммуникация на неродном языке: ‘ошибки’ в иноязычной речи, взаимная интерференция родного и иностранных языков; sd (sn « sm)– процесс межъязыкового перевода; ise (in « sm / im «  sn) – творчество на литературном (кодифицированном)языке и его интерпретация; isd (in « sm)– продуцирование и понимание иноязычных текстов;   ie’ (in  ® i’n) – саморазвитие языковой личности; se’ (sn ® s’n) – саморазвитие языка социума: исторические изменения в системе языка; id’ (in ® (im ® i’m)) – ‘макаронизация’ речи вследствие билингвизма или контактов (ср. примеры Щербы в цитируемой выше работе); sd’  (sn ® (sm ® s’m)) – пиджинизация, креолизация и т.п.: сдвиг в сторону общего ‘прагматического’ кода; ise’ (in ® (sn ® s’n)) – создание литературного (общего, кодифицированного) языка через вклад индивида (наиболее яркий пример – Данте Алигьери); sie’  (sn ® (in  ® i’n)) – освоение родного литературного языка: сдвиг индивидуальной нормы в сторону общепринятого кода; isd’  (in ® (sm ® s’m)) – заимствование: из индивидуальных лингвистических фактов – в общепринятую норму; sid’ (sn ® (im ® i’m)) – освоение индивидом второго (иностранного) языка.

Таблица 0.1. Интерпретация модели языковых контрастов.

Из Табл. 0.1 видно, что и контакты языковых систем, и межсистемные трансформации могут быть сведены в одну парадигму. Можно далее предположить, что как статические контакты, так и динамические трансформации языковых систем, находящихся в состоянии контраста, происходят в соответствии с общими структурными закономерностями. В рамках данной работы и монографии [Кашкин 1991] была проведена параллель между универсальными закономерностями развития НА и перфекта (стадии развития, грамматического континуума), с одной стороны, и универсальными функциональными типами, ФСП, ГКК конкретных языков.

Нужно признать, что собственно универсальные явления, интерес к выявлению которых и вызвал заинтересованность к определению широкого контекста их функционирования, не даны в бытовой контрастивистике иначе как в синтетическом, нерасчлененном конгломерате с явлениями конкретно-языковыми. Может быть, даже следует признать, что универсальные явления являются не более чем конструктом, связанным с определенной позицией, углом и масштабом зрения наблюдателя. Или же, наоборот, все конкретно-языковые явления являются проявлениями единой универсальной парадигмы. Возможен и третий ответ: универсальные явления выкристаллизовываются из конкретно-языковых, являются эмергентными (или эмерджентными) явлениями.

Не пытаясь пока дать однозначный ответ на этот, длящийся уже многие столетия, спор, выделим (учитывая именно бытовую контрастивистику и ‘прагматический’ выход лингвистики в сферу преподавания, перевода и т.п.) три ряда явлений по степени их универсальности:

q       свойственные конкретному языку, или, по терминологии С.Д.Кацнельсона, идиоэтнические явления;

q       явления, общие для пары языков, или микроуниверсалии (собственно, только эти явления и ощущаются наивным пользователем, ведь больше пары языковых систем такой пользователь практически не сопоставляет, однако та консенсуальная сфера, которая образуется в результате, большей частью именно универсальна);

q       общие для всех языков, собственно универсальные явления, или макроуниверсалии (эти явления в наибольшей степени скрыты от ‘прямого’ монолингвистического взгляда, не выходящего ‘за пределы круга’, как индивидуального, так и социального языка; хотя именно эти неосознаваемые явления ближе всего к тому, что понимается под ‘сущностью языка’).

Универсальный компонент играет фундаментальную роль в исследовании языковых систем. Вытекая из общечеловеческой языковой и семиотической способности, он обеспечивает саму возможность и базу понимания, перевода, обучения языку и т.д.

В сфере теоретических исследований, где лингвист, по роду своей деятельности выходит за пределы монолингвистического круга, триаду макроуниверсалии – микроуниверсалии – конкретноязыковые явления можно соотнести с континуумом, одним из полюсов которого является полюс монолингвистический, второй же представляет собой универсальный общечеловеческий язык, тот идеальный общий класс, заполнение которого видится идеальным же пределом общей лингвистики как науки. Универсальное, действительно, содержится и in rebus, и ante res, и post rem все зависит от позиции наблюдателя по отношению к рассматриваемому объекту. Любое дискретное конкретноязыковое явление является воплощением некоторой зоны, участка, сферы универсального континуума[2]

Возвращаясь к бытовой контрастивистике и к технологическому инвертированию теории в практику, соотнесем триаду универсальности со степенью трудности при освоении языка, со степенью необходимости переводческих приемов при переводе, степенью вероятности заимствований, степенью возможности интерференции или ‘ошибок’ при изучении иного языка и т.п. В ряде работ, как уже отмечалось ранее (см. Главу 1), для интерпретации иерархии универсалий по степени их универсальности используется также и модель ‘центр – периферия’, также являющаяся моделью континуального типа. Во многих исследованиях отмечается взаимосвязь универсальности (и центральности) с процессами освоения второго языка[3], процессами пиджинизации и креолизации, с процессами использования языка при афазии, с процессами так называемого ‘отмирания языка’ и т.п. [Langacker 1973: 246-248; Adjemian 1976: 297-320; Schumann 1976: 391-408; Hatch–Wagner-Gough 1983: 334-353 и др.]. Наконец, параллелизм исторических этапов развития многих грамматических явлений (например, НА или перфекта) и участков членения соответствующего универсального грамматического континуума может служить одним из наглядных примеров проявления универсального компонента в языковой деятельности.

Изучение языка – это узнавание того, как придавать значение (learning how to mean) – утверждает М.А.К.Хэллидей, высказываясь в пользу функционального аспекта в изучении иностранного языка [Halliday 1973: 345]. По его мнению, необходимо изучать весь функциональный потенциал (грамматической) единицы иностранного языка. К сожалению, большинство традиционных и нетрадиционных учебников изначально выбирают опасную стратегию: даже если и изучаются различные функции, то обучение начинается с одной функции одной формы, что приводит к ложным генерализациям и неизбежному грамматическому акценту. Принцип функциональности как системности (в понимании Холлидея) не соблюдается.

Грамматический акцент – не что иное, как консенсуальная сфера между иностранным языком и родным языком обучающегося, образующаяся естественным образом. Поскольку влияния родного языка в обучении все равно не избежать, то следует им воспользоваться для создания экологически оправданной лингвистической технологии обучения. Известно, что часть универсальных смыслов категоризуется в явной грамматике, а часть проявляется на периферии грамматической системы, в скрытой грамматике (см. Главу 2). Любой язык, таким образом, на периферии своей системы может в принципе содержать явления, соответствующие категоризованным, центральным явлениям любого другого языка [ср. Карасик 1988: 15]. Следовательно, на базе уже знакомого, родного языка можно создать условный гибридный учебный язык для облегчения перехода сознания учащегося к новой грамматической системе, язык, сочетающий в себе и универсальные, и типологически сходные явления в родном и изучаемом языке. Динамикой движения в этом языке будет транспозиция периферийных элементов исходного языка (соответствующих центральным в целевом) в центр субъективной грамматической системы обучающегося индивида.

Идея интеръязыка (interlanguage), языка-посредника для лингводидактических целей в теоретическом плане активно разрабатывается в ряде работ зарубежных (преимущественно американских) авторов [McNeill 1971: 20-22; Adjemian 1976: 297; Schumann 1976: 406; Tavakolian 1981: 167; Broselow 1988: 195; McLaughlin–Nagak 1989: 12-13]. Многие из них признают, что в процессе обучения такой язык, так или иначе, создается естественным образом, без вмешательства преподавателя или автора методики. Этот процесс или ‘метапроцедура’ признается аналогичной пиджинизации при столкновении двух языковых систем (без отрицательной оценки ‘порчи языка’)[4]: в условиях отсутствия полного владения ими, сталкивающиеся языки ‘отступают’ к набору универсальных примитивных лингвистических категорий, которые были усвоены на ранних этапах усвоения первого, родного языка, создается консенсуальная промежуточная сфера, связанная с универсальной грамматикой, с лингвистическими ожиданиями обучающегося [Langacker 1973: 246-248]. Близка к этой концепции и ‘нулевая гипотеза’: усвоение и развитие языка всегда идет по одинаковым канонам, что рядом авторов признается сильной универсалией развития (developmental universal). Базовые семантические категории существуют в некотором пространстве подобия (similarity space), что мы называем континуумом, в котором они организуются в соответствии с естественным сродством (natural affinity) [Slobin 1985: 5-10].

Залин указывает на пропедевтический, педагогический характер универсальной грамматики XVIII века [Sahlin 1928: 38-39]. Многие современные исследователи видят задачу в окончательном оформлении развода и определении сферы взаимной компетенции теоретической, описательной, объектной грамматики и грамматики субъектной, внутренней грамматики говорящего (internal grammar of a speaker): «Введение субъекта в аппарат естествознания возвращает теорию... на исходные позиции практики, нормального здравого смысла и общечеловеческих, а не специфически научных ценностей» [Милашевич–Краснов 1983: 189; ср. Bresnan–Kaplan 1982: XXIII]. В дальнейшем ходе развития исследований и разработок, однако, скорее всего, возникнет мысль о реинтеграции в синтетическую концепцию на новом уровне. В свое время Гумбольдт, выдвигая свою программу сравнения на одних и тех же основаниях всех языков, планировал науку общедоступную, энциклопедию всех языков даже для менее образованных людей, способную дать «такое упрощение изучения языков, какое до сих пор было нам неведомо» [Гумбольдт 1985(1801-02): 346-349]. Принимая во внимание тот факт, что ряд заблуждений, трудностей и ошибок возникает именно из-за непонимания сущности языка и языковых процессов, актуальность системно-функционального и универсалистского подхода к изучению и преподаванию языков становится достаточно очевидной.

 

Оглавление   Глава 7   Главная страница   Наверх ▲.

 

Список источников   Библиографический список   Предисловие

В.Б.Кашкин. Функциональная типология (неопределенный артикль).)Воронеж, 2001.